Юность, ненаглядная! Так ярко ты в памяти иногда, как в стоп-кадре высвечиваешь лица друзей, краски тех дней, даже вонь нудного, ни с чем несравнимого ракетного топлива, запахи казармы, аромат хвойного леса, окружавшего нас. И, кажеться, что стою я сейчас немного сонный в карауле в предрассветный час и слышу, как падают росы в густые травы.
В один из вешних дней в размерную жизнь нашего солдатского городка с боевыми дежурствами, караулами, с тревогами днем и в ночи - всё чем живет современный ракетный полк, вошло, как нож в масло, известие, что наш первый дивизион будет выполнять боевую задачу в какой-то заморской стране.Об этом нам на плацу сказал командир полка полковник Хачатуров. В конце своей речи, перед полком построенным в каре, он сказал: « Кто желает поехать добровольцем? Три шага вперед!» На миру и смерть красна. И весь полк отчеканил эти три шага.» Молодцы. Гвардейцы»-похвалил полковник. И пояснил, что весь полк не требуется, а задачу будет выполнятьпервый дивизион.» Ага» - подумал я. Раз первый, значит и наша четвёртая батарея в которой я – Алексей Сеймовой, по боевому расчету 3-й номер. Почему первый дивизион, а не иной было предельно ясно. Год назад в Капустином Яру, третьем полигоне после Байконура и Плесецка, побывал наш первый. В Копьяре запускали первые спутники. Там солдаты Варшавского договора шлифовали своё мастерство, проводя стрельбы ракетами разных систем. И мы внесли свою лепту, хотя не наша вина, что не четвертая батарея, а другая запустила изделие - так мы называли ракету.
Наблюдали мы за пуском с расстояния метров восемьсот. После того, как погиб маршал Неделин, когда ракета взорвалась на стартовом столе, ракетчиков стали увозить на безопасное расстояние, оставляя для пуска минимальное количество специалистов.
Пуск «шестьдесят пятки» - незабываемое зрелище. Чтобы не показывали, как бы по-гомеровски не живо - описывали телекомментаторы пуски ракет - это бутафория. Не передать динамиками рык ракетного двигателя, когда тонны горючего устремляются в дюзы и сгорают за десятки секунд. Недаром пуск называют пушечным. Как тысячи чертей ревет ракета, став на остриё пламени, зависая над стартовым столом на две-три секунды, а потом в одно мгновение взмывает к звездам, оставляя бренную землю с её заботами, ложью и всей дребеденью без которой почему-то не может прожить человек.Ракете это всё до лампочки и она с чарующей легкостью покидает этот безумный мир, уносясь в поднебесье.
Вскоре после старта мы были у пускового стола на месте улетевшей ракеты. Велика и страшна сила пламени. Обгорелый броневой стол. Куски бетона, вырванные невиданным зверем. Все вокруг черно. Не дай вам Бог попасть под этот ураган!
Сожалея, что нам не пришлось запускать ракету капитан Елистратов, Командир второго взвода, бывший танкист, любитель пошутить и любимец солдат прокомментировал это просто: экономия. Если снаряд танка стоит хромовые сапоги, то наша ракета - многоэтажный дом.
Так или иначе мы пробыли на полигоне три месяца.Воду возили нам за 70 км. Пили вонючую, кипяченую с убойной дозой хлорки. И все равно дизентерия свалила половину состава дивизиона. Днем на полигоне неимоверная жара свыше сорока по Цельсию. Ночью же собачий холод. Взрывали над нами нехорошие штучки. С ослепляющей вспышкой, которая давит на барабанные перепонки и рисует в небе гриб.
Но это тема другого рассказа. Вообще мы были стреляными воробьями. Несли боевое дежурство и могли запустить, вверенное нам изделие (тридцати метровая зеленая сигара) четко и в срок по приказу свыше. Написал и подумал:» Какое счастье, что это не произошло». В полку никто не был удивлен, что первый дивизион, а не иной, будет выполнять боевую задачу. С этого момента жизнь закрутилась каруселью. Нас форотграфировали в профильь и анфас. Делали какие-то сложные прививки. Умелые плотники сбивали крепкие ящики для траснпортировки всего необходимого для походной жизни солдата. Личное оружи солдат-ракетчиков АК-47. Знаменитый калашников. С ним мы довольно часто ходили в караулы (через три дня на ремень, через два на кухню), т.к. свои стартовые площадки охраняли сами.Постреливали из автоматов несколько раз в году на стрельбище, а о гранатах Ф-1 « лимонках», как их именеуют в просторечии, знали по наслышке.
Все-таки , мы не матушка-пехота, ракетные войска Стратегического назначения и у нас иные задачи. Как говаривал наш командир батареи смуглый худощавый украинец майор Петриченко:» наша задача, если настанет час Х , заупстить 8 К –65 со стратовым весом 86 и мегатонной боеголовкой, а там, хоть трава не расти»! Но вот в батарее прошли занятия по матчасти Ф-1, а потом мы из окопов швыряли эти гранаты и ложились на дно. И еще поняли батарейцы, что запахло жареным, когда Лешу Смирнова, Валентина Грищенко и меня два месяца натаскивали на мины, фугусы, учили взрывать рельсы, мосты и разные объекты. А после экзаменов была практика. Взорвали где-то кг триста тротила группой в десять человек. Привязывали к соснам грамм по семьсот шашки нитротолуола, поджигали бикфордов шнур и отбегали. После хлесткого взрыва ствол сосны сминало и она отлетала в бок к молчаливым свои подругам. При установке заряда под корень взрыв был глуше и сосна взмывала вверх, как бы нехотя падала , заваливаясь набок.Короче поизгалялись над бедным лесом. Хуже было, когда попытались взрывать валуны ледникового периода.Осколки с воем так брызнули в разные стороны, что нам чуть не досталось на орехи.Конечно, мы отказались взрывать крепкие валуны, а оставшийся тол решили взорвать групповым взрывом.Это, когда каждый готовит заряд, а потом по команде «зажигай» поджигает шнур.Вижу, как сейчас. Леша Смирнов – душа батареи, сержант из Узбекистана, зажег спичку и синий дымок со скоростью один см в секунду пополз к детонатору. У меня же спичка щелкнула. Сера отлетела.Скашиваю взгляд налево. Там ребята уже зажгли свои шнуры и без команды отбегают в спасительную даль. Но время еще есть и я, хоть и чуть в мандраже, но поджигаю зажигательную трубку (так еще называют бикфордов шнур с детонатором) и отбегаю во свояси, слыша за собой команду « отходить всем»! Поминутой позже мы лежим на краю лесной поляны и считаем взрывы.Однажды незадолго до отбоя подходит ко мне Смирнов и говорит:» Алексей, знаешь, что такое интернационализм»?
А, что спрашиваю, случилось? А то, - отвечает Леша, что в батарее нашей уже нет еврея Ратнера и двух латышей. Знаю, говорю. Шоцикаса и Лациса перевели в Лиду, а Ратнера чуть позже в Полоцк. Вот-вот, цедит Леша. Странно как-то. В других батареях происходит то же самое. Завтра, - отвечаю, поговорим об этом с замполитом. Как–никак я комсорг батареи. "Непонятно" - говорю я на следующий день, обратившись по форме к майору-замполиту. Латышские стрелки охраняли Ленина. Из военноначальников и правительстве тогдашнем девяносто процентов евреи. А тут дискриминация? Майор Хвостов хитро так улыбнулся и отвечает, что это случайность. Идет переформирование дивизиона и пятая графа тут ни причем. Замполит нас не убедил и на душе оситался неприятный осадок.
Вскоре мы погрузились в теплушки и прощай городишко Сморгонь-медвежья академия царской России. Нас зовут други дали дальние, нас манит другая сторона, которую всё чаще в разговорах называют кратким словом Куба. Но точно никто не знал.
Несколько дней пути и мы на моей Украине, в рельсовом тупике города Глухова. Говорят снова переформирование. Получим технику и снова в путь. Со мной в Глухове произошел казус. Мне срочно вырезали аппендицит.Случайность или злополучные ящики с гранатами сыграли роль? Кто знает. Но в тот вечер, когда мы приехали с вокзала и стали разгружаться в казармы, старшина Виктор Онищук, красивый широкоплечий подолянин, став у борта машины, попросил, чтобы ящик с гранатами, а в нем нимало-нимного сто килограмм, ему опустили на плечи.Просьбу выполнили и Виктор, красный от натуги и избытка, сил понес уверенно ящик в казарму. Надо сказать, что у меня с Виктором были постоянные пикировки .Мне нравился этот парень за его добрую силу, открытую и немного смущенную улыбку. Он никогда ни с кем не ругался, многое умел и всем помогал, чем мог. Но вечно я с ним соревновался не свою пользу. Подтягиваемся-я двадцать раз.-он сорок. Отжимаемся-он все равно больше. Крутить солнце-он пожалуйта. Я же только с ремными на руках. Без них я уже один раз сорварля «мах на солнце-бах на землю». Три месяца плечо ныло. Пожалуй только в стрльбе я был с ним на равных. Но у меня по стрельбе разряд еще с гражданки.И в боевых расчетах мы с Виктором были разных.Он в первом, который поднимает ракету на пусковой стол и наводит на цель по первому и третьему стабилизатору наводчиками через призмы и калиматоры. Я же во втором – двигателист. Механик ПЩС-пневмощитка стартового. Так вот. Дернул меня черт тоже встать в позу и попросить: »Ящик на спину»! Ребята загоготали, как гуси, и опустили на меня ящик.» Держись, говорят за землю и не упади». Не упал, дошел. Но на следующий день в субботу лежал за казармой и травил до утра. Жутко тошнило, живот горел и болел, я ничего не ел и, когда утром в понедельник я дождался военврача санчасти. Меня сходу отвезли в Глуховскую гражданскую больницу. Дежурный врач-хирург сорокалетняя дебелая женщина с волевым, но хорошим лицом осмотрела меня, надавила резко на правую часть живота. Я застонал спонтанно от резкой боли.» Анализ крови и срочно на операцию»-сказала она спокойно. После душа и неприятного бритья взяли анализ крови, сделали укол и вот я лежу на узком операционном столе, окруженный десятками молодых (вижу по фигурам и глазам т. к. все в масках) девушек. Как на лекции хирург говорит: "Диагноз знаете. Будем делать разрез". Да делайте, думаю я, быстрей. Что будет, то будет.» А будет, будто угадывает мои мысли хирург, немного больно». Я слышу, как с хрустом входит в живот игла. Потом еще раз укололи и живот занемел.» Давай, говорит хирург кому-то. Начинай»! Скрип кожи и что-то теплое полилось по ногам.» Дура! Яростно шепчет вновь хирург. Что ты делаешь? Ты ему чуть не отрезала и называет по латыни то, что мужчины берегут, иногда гордятся и в минуты опасности закрывают руками. Кто-то захихикал.» Что там»? Спрашиваю я.» А ничего. Отвечают мне. Твое дело лежать, а нам работать. Тут девчата, стояшие начали заговаривать зубы.Дескать, как зовут? Где и кем работаешь? Работаю говорю с автоматом. На каком станке? Не знают, думаю, что я военный. Позже мне сказали. Что операция шла двадцать минут.» Показать тебе твой отросток? улыбается хирург. Не говорю - выбрасывайте его к чертям. Было довольно неприятно, когда вытаскивали кишки из живота и я устал. Живот зашили. Хирург срывает маску с лица.» Вставай. Молодец, не орал благим матом. Терпеливый, а теперь вставай и иди в палату. Как, говорю идти? А ножками отвечает. Превозмогая слабость сел я на стол и свесил ноги. Внизу тяжесь живота и тупая боль, но терпеть можно. Иди, иди-повтряет женщина-хирург. Леночка, помоги ему - сказала она медсестре. Девчонка взяла меня под руку и мы пошли. Дайте я выздоровею-шепчу себе я. Покажу я вам, как после операции заставлять ходить. Дошли до палаты. Я сразу лег на койку и уснул. Просыпаюсь ночью. Тускло горит лампочка без абажура. Никак не пойму, где это я? В горле запершило. Я закашлялся и резкая боль внизе живота, как ножом. Сразу же всё вспомнил. Ощупал на животе грушу с песком.Рядом лежал и выдыхал наркоз тоже солдат, которому сделали операцию до меня. У него был заворот кишок. Поел натощак только испеченного хлеба и на тебе. Утром в палату вошла женщина-хирург. Я смотрю красивое, чуть усталое лицо. И не такое волевое, как мне показадось вчера. Подсела на кровать к моему соседу, который к этому времени пришел в себя после наркоза. "Задал, дружок, ты мне вчера работы ласково говорит она ему. У тебя было раньше ножевое ранение, спайки, а тут еще заворот, но слава богу, всё обошлось"! Потом подсела ко мне. Я говорит помню твой красноречивый взгляд вчерашний, когду уходил из операционной. Чудак ты, мальчик. Обиделся. Я хирург со стажем. Столько таких у меня было под ножем. И практикую: когда молодой, здоровый, операция под местным наркозом без осложнений, у меня со стола идут ножками. Зато заживает быстро. Вот увидаишь! А тяжелых мы носим. У нас нет каталок и порожки на дверях. Понял, я говорю,- и спасибо» . Она взьерошила мне волосы на макушке и пошла. Чуть позже зашли две меддевчонки. Так вы военный?-говорят. А звание какое? Тринадцатый помощник генерала, отвечаю. Как это? А так. Гвардии ефрейтор. Если считать от этого звания до генерала- тринадцать ступеней: ефрейтор, мл. сержант, сержант, ст. сержант, старшина и так далее. Девчонки рассмеялись и ушли. Вскоре в палату ввалились закдычные друзья по батарее. Повезло тебе, Алексей, Никаких тебе забот, отправят тебя домой в отпуск здоровье наживать, как у нас в части практикуют в таких случаях. Ты же отличник боевой подготовки. Скоро будешь в своем родном Харькове. Но вышло иначе. На пятые сутки пришли в больницу два офицера. Комсорг дивизиона и техник-лейтенант нашего взвода Боря Багрянцев. Москвич, спотсмен-разрядник, свой в доску парень в неслужебное время. Поговорили они с зав. Отделннием. Мол срочно нужен еефрейтор. Вызвали меня в манипуляционную. Старшая сестра показала, как снимать швы, и девчонки тренировались на мне, благо швов было семь или восемь. Через время сестра заглянула к нам. Встала на пороге.» что вы там долго возитесь? Да не можем никак последний шов снять.»! старшая глянула из-под очков и отрезала:» Это не шов, а кожа задралась»?! Короче, наклеили мне повязку и срочно выписали, посоветовав по возможности через каждые три-четыре дня делать перевязки, и я захлопнул за собою дверь больницы. Шел по городу Глухову бодро, как положено солдату, пока не согнула боль. Сунул руку в карман-рука вся в крови. Тогда я согнулся в три погибели и ждал пока не подобрала попутка до части. Я в глубине души понимал, что посколько я номер боевого расчета и документы прошли через Москву мне никак в такой момент не светит. Через несколько дней воинский эшелон увозил нас вместе с техникой к Балтийскому, как нас сказали, морю. Как-то утром тихонько подъезжаем к станции.Читаем: "Балтийск". Самая западная точка Союза. Бывший немецкий порт Пилау.» Гля, ребята, завопил один земеля-солдатик. Дом двигается! Смотрю,- действительно огромный белоснежный дом плывет перед глазапми. Но, что это за труба?. Да это теплоход Грузия плывет по каналу рядом со станцией.
Через три часа мы уже были в матросском экипаже на взморье.Городок маленький. Куда ни кинь взгяд - кругом море.И вот среди бескозырок, гюйсов, мичманой и черных бушлатов замелькали пилотки и защитное Х/Б ракетчиков. Многие видели море впервые. Я тоже. Мног позже во мне родились безхитростные слова песни:
Я на море не часто бываю.
Не встречаю у моря зарю.
Но о море я с детства мечтаю,
Потому, что я море люблю.
Так уж писано, видно судьбою.
Моряком, я признаться, не стал.
Но я сердцем и всею душою,
Где волна обнимает причал.
Где крутые морские просторы
От причала того пролегли.
Где свободою дышит стихия,
И на рейде стоят корабли.
Где веселые парни в бушлатах.
И бурун от винта за кормой.
Там на службе военной когда-то
Я впервые увиделш прибой.
С той поры из далекого ныне
Меня море зовет за собой.
Вижу, как в зачарованной сини,
Белый парус летит над волной.
Я и тельник любимый матросский
На груди все ношу с давних пор.
Будто моря кусочек, полоски
Мне о море ведут разговор.
Пришли, прибежали мы на берег залива.Попробовали на ощупь и на вкус воду морскую. Горько-соленая, пахнущая немного йодом.Всё хорошо, да вот по пути следования в теплушках у нас вши. Что за нанасть? Как, что, так тут, как тут.Одни говорят от грязи.другие твнрдят, что от мыслей тяжелых. Какая разница от чего. Зуд страшный и чешесься, как собака на сене, прпоклиная всё на свете.Короче, полетел мой сине-красный болгарский свитер в матросский гальюн, а грел так хорошо в холодные ночи в теплушке.-Погорячился ты- смеются друзья.Через день всё белье сдали на прожарку, личный состав в баню и, как на свет народились.Напасть исчезла. Перед баней заглянул я в госпиталь.По пути в Балтийск мне несколько раз делали перевязки в привокзальных медпунктах.Живот от каллодиевого клея стал похож на нечто невобразимое.Кавпитан-лейтенант, морщясь сорвал повязку.- Где тебе далали операцию? Не велено говорить путь следствия, отвечаю.Подписка.Тебе забыли снять шов и он загноился.Я вспомнил, как в поте лица трудились надо мной девчата.Капитан поколдовал над швом, что-то почистил, прижег. Через пару дней иди в баню! А то стал поросенком.